В отечественном гражданском праве понятие «добросовестность» рассматривается как один из пределов осущест­вления гражданских прав; в связи с исследованием принципов гражданского права (при этом в юридической литературе до сих пор нет единства мнений относительно существования самостоятельного принципа добросовестности); в части рас­смотрения условий удовлетворения виндикационных требований и возможно­сти приобретения права собственности добросовестным приобретателем; в давностном владении. Кроме того, существует ряд гражданских правоотноше­ний, где значение добросовестности не исследовалось должным образом, на­пример в обязательствах, вследствие неосновательного обогащения или в отношениях по признанию сделок недействительными. Такое многообразие про­явления категории добросовестности требует систематизации знаний о ней, а также определения практического значения данной категории в гражданских правоотношениях[1].

Помимо этого исследуемая категория не рассматривалась комплексно, с учетом двойственности ее содержания в гражданском праве, т.е. как принцип добросовестности в объективном смысле и как незнание субъекта о противо­правности своего поведения, что характеризует категорию «добросовестность» в субъективном смысле.

В российском гражданском законодательстве есть целый ряд норм, где законодатель специально указывает на ничтожность условий договора, проти­воречащих принципу добросовестности. Как правило, речь идет о тех сделках, где наиболее высока вероятность ущемления интересов одной из стороны. Так, например, ничтожно условие договора постоянной ренты об отказе пла­тельщика постоянной ренты от права на ее выкуп (п. 3 ст. 592 ГК РФ); ничто­жен отказ участника товарищества от права знакомиться со всей документаци­ей по ведению дел товарищества (п. 3 ст. 71 ГК РФ); ничтожно соглашение об устранении или ограничении ответственности за умышленное нарушение обя­зательства (п. 4 ст. 401 ГК РФ); ничтожно условие договора об отказе гражда­нина от права на получение вклада по первому требованию (п. 2 ст. 837 ГК РФ) и т.д.

Есть также нормы, которые позволяют изменить или расторгнуть договор, устанавливающий явное несоответствие положения сторон договора. Напри­мер, можно изменить или расторгнуть договор присоединения, если он не про­тиворечит закону и иным правовым актам, но лишает присоединившуюся сто­рону прав, обычно предоставляемых по договорам такого вида, исключает или ограничивает ответственность другой стороны за нарушение обязательств ли­бо содержит другие, явно обременительные для присоединившейся стороны условия, которые она, исходя из своих разумно понимаемых интересов, не приняла бы при наличии у нее возможности участвовать в определении усло­вий договора (п.2 ст. 428 ГК РФ). Кроме того, считаем, что ст. 333 ГК РФ об уменьшении неустойки, явно несоразмерной последствиям нарушения обяза­тельства, также защищает должников от недобросовестных действий кредито­ров.

Так, например, между Кузбассоцбанком и фирмой «Арткос» был заключен договор на предоставление заемщику кредитной линии в сумме 300 млн руб. под 150% годовых. При нарушении срока возврата кредита размер процентов составляет 300% годовых. В связи с нарушением заемщиком срока возврата кредита Кузбассоцбанк обратился с иском к поручителю о взыскании суммы долга, процентов и по­вышенных процентов.

Исковые требования удовлетворены, апелляционная и кассационная ин­станции решение не изменили. Президиум ВАС РФ удовлетворил протест об отмене указанных судебных актов, так как повышенные проценты, по сути, являются мерой ответственности заемщика за невозврат кредита в срок. Подлежащие уплате повышенные про­центы явно несоразмерны последствиям нарушения обязательства, в связи с чем судебным инстанциям следовало применить ст. 333 ГК РФ и снизить их размер при удовлетворении исковых требований. Более того, установление в кредитном договоре необоснованно завышен­ных процентов (300% годовых) при невозврате кредита в срок, по существу, является злоупотреблением правом, так как потери банка полностью покрываются ставкой обычных процентов (150% годовых).

При таких обстоятельствах Президиум ВАС РФ посчитал возможным применить ст. 10 ГК РФ и оставить к взысканию с поручителя только проценты по став­ке 150% годовых за пользование кредитом, а во взыскании остальной части процентов отказать[2].

Представляется целесообразным защищать не только слабую сторону в каждой конкретной сделке, но и установить общее правило о недействительности сделки (условия сделки), не отвечающей требованиям добросовестности, тем более, что благодаря принципу свободы договора, можно заключать договоры как предусмотренные, так и не предусмотренные законодательством. Соответ­ственно, путем установления конкретных запретов невозможно защитить сто­роны от недобросовестности контрагентов, так как закон не содержит всего пе­речня договоров, в которых могут возникнуть недобросовестные условия. В случае же установления такого способа защиты права, как признание недейст­вительной сделки, противоречащей принципу добросовестности стороны, бу­дут с большим вниманием и заботой формулировать условия договоров, ста­раться исключить такие условия, которые могут поставить одну из сторон в слишком невыгодное положение по сравнению со своим положением.

Напри­мер, может сложиться такая ситуация, когда одна из сторон не знает о каких-либо обстоятельствах, а другая сторона может недобросовестно воспользо­ваться этим незнанием. Таким образом, признание недействительными недоб­росовестных условий договора может защитить не знающую сторону от недобросовестного контрагента. Недобросовестность условия договора будет проще доказать, чем доказывать наличие умышленного введения в заблужде­ние контрагента (обмана), так какнедобросовестные действия - это не только умысел, но и всякое виновное поведение.

В связи с этим, полагаем, что принцип добросовестности выступает как один из способов ограничения действия принципа свободы договора. Думается, что можно выделить целую группу сделок недействительных в связи с их противоречием принципу добросовестности. В эту группу можно отнести все сделки, где присутствует недобросовестность одной из сторон по сделке:

— кабальные сделки,

— сделки, совершенные под влиянием обмана, наси­лия или угрозы,

— сделки, совершенные с выходом за пределы ограничения полномочий, когда другая сторона знает или должна была знать о выходе за пре­делы ограничений полномочий, и т.д.

Данная группа недействительных сделок выделяется по субъективному критерию. В таких сделках одна из сторон или стороны сделки знают, что, совершая такую сделку, могут быть нарушены права и интересы другой стороны по сделке либо интересы третьих лиц, и пользуются этим знанием. Так, например, недействительным будет договор страхования, если после его заключения будет установлено, что страхователь сообщил заведомо ложные сведения, имеющие значение для определения ве­роятности наступления страхового случая и размера возможных убытков от его наступления (п. 3 ст. 944 ГК РФ). В этом случае недобросовестное поведение страхователя, т.е. не соответствующее принципу добросовестности, может вызвать убытки у страховщика, о возможности наступления которых он не предупрежден при заключении договора страхования.

Так, решением первой судебной инстанции в удовлетворении исковых требований о признании кредитных договоров недействительными на основа­нии ст. 174 ГК РФ кредитных договоров, заключенных между Соцкомбанком и обществом с ограниченной ответственностью «Юнгур», было отказано.

Апелляционная инстанция признала кредитные договоры недействитель­ными. Кассационная инстанция решила оставить в силе решение первой ин­станции. Президиум ВАС РФ удовлетворил протест об отмене постановления суда кассационной инстанции и оставил в силе поста­новление апелляционной инстанции по следующим основаниям.

Кредитные договоры заключены от имени Соцкомбанка первым замести­телем председателя правленияА.В. Кисленко. Все последующие изменения к кредитным договорам, касающиеся сроков возврата кредитов и процентов за пользование кредитами, подписаны председателем правления банка А.В. Кузнецо­вым. Согласно уставу банка вопросы кредитования отнесены к компетенции правления банка. Правлением банка и советом банка решений о выдаче креди­тов ООО «Юнгур» не принималось.

Однако на момент заключения договоров А.А. Пономарчук исполнял обязанности заместителя председателя правления банка и одновременно являлся единственным учредителем и директором ООО «Юнгур». При изложен­ных обстоятельствах лица, подписавшие кредитные договоры, вышли за пре­делы установленных для них ограничений учредительными документами, дру­гая сторона в сделках знала об этом, в связи с чем выводы апелляционной ин­станции о недействительности кредитных договоров, применении последствий недействительности названных сделок являются правильными[3].

Мнимая и притворная сделки также могут быть отнесены к этой группе сделок, хотя, как правило, такие сделки не нарушают прав сторон по сделке, однако они могут нарушить права третьих лиц. Например, дарение доли в об­щей долевой собственности, прикрывающее покупку указанной доли с целью нарушения права преимущественной покупки отчуждаемой доли других сособственников. Но к таким сделкам не относятся сделки, совершенные с це­лью, противной основам правопорядка и нравственности, поскольку отличи­тельной чертой сделок, противоречащих принципу добросовестности, является нарушение в первую очередь частных интересов конкретных лиц, а не интере­сов общества в целом.[4]

Например, И.А. Покровский, называя такие договоры (сделки) «эксплуататорскими» или «ростовщическими», достаточно глубоко анализирует их юридическую структуру. В результа­те он выделяет два признака таких недействительных сделок: во-первых, должно быть в лице контрагента намерение воспользоваться слабостью другой стороны (субъективный признак), а во-вторых, необходимо, чтобы несоответ­ствие между взаимными обязанностями контрагентов было явным (объектив­ный признак). В результате он не рекомендовал вводить норму о таких недействительных сделках в российское законодательство, так как считал, что на судью, таким образом, возлагают тяжелое бремя: контролировать гражданский оборот, разграничивая случаи нормальной конкуренции и случаи «недозволенной эксплуатации». В основном, рассматривая эти сделки, как защищающие «экономически слабых», выступающие против ростовщичества, он обращал внимание на экономиче­скую необходимость кредитования, а введение таких сделок поставит его под угрозу. [5]

Полагаем, что введение нормы о недобросовестных сделках не долж­но отрицательно повлиять на экономику, потому что признавать сделку недобросовестной будет сложно. Думается, что наличие субъективного признака (намерение воспользоваться слабостью другой стороны) должно быть доказа­но в каждой недобросовестной сделке, поскольку в данной ситуации будет действо­вать презумпция добросовестности, а не виновности, и только после этого сделку необходимо будет признавать недобросовестной. В связи с этим пред­ставляется, что недобросовестная сделка будет относиться к оспоримым не­действительным сделкам.

Примерно такие же признаки недобросовестных сделок обозначил И.Б. Новицкий, выделяя два условия для признания сделки недействи­тельной:

а) чрезмерная невыгодность договора для одного из контрагентов (объективный признак),

б) намерение одной стороны воспользоваться нуждою или несчастьем другого человека (субъективный признак)[6].

И.Б. Новицкий, наоборот, вы­сказывался в пользу введения правила о недействительности недобросовест­ных сделок, не боясь при этом возложить на судью обязанность по оценке ка­ждой отдельной ситуации, так как это является его обязанностью. Так же он ука­зывал на положительный опыт использования соответствующих правил в дру­гих странах[7].

И.А. Покровский полагал, что использование категории добросовестно­сти, являющейся оценочной для признания сделки недействительной, нежела­тельно, так как это даст простор судейскому произволу в ходе разбирательства споров. В то же время, считает С.А. Краснова, такое ограниченное ис­пользование категории добросовестности, т.е. только для толкования содержа­ния сделок, может также привести к двум негативным последствиям: во-первых, в случае возникновения спора конкретное содержание добросовестно­сти применительно к данной сделке будет также определяться судом, а во-вторых, явная недобросовестность одной из сторон при заключении сделки и «непринятие данного факта во внимание только из-за боязни судейского про­извола может оказаться большим злом, чем неправильная или произвольная оценка судьей данного факта»[8].

Таким образом, к наиболее важным функциям принципа добросовестно­сти следует отнести выступление его в качестве оценочного критерия поведе­ния участников гражданско-правовых сделок, а также в качестве одного из ис­точников права, необходимого для выяснения содержания отношений между субъектами гражданского права[9].

Ряд ученых не выделяют понятие «добросовестность» в субъективном и объективном смысле. Например, с точки зрения А.В. Фоминой, в ст. 302, 303 ГК РФ речь идет о принципе добросовестности, а не о добросовестности в субъек­тивном смысле, т.е. как о незнании субъекта о каких-то обстоятельствах.

Относительно определения добросовестности как объективной категории также нет однозначного вывода. По мнению Шнейдера, рассмотрение принци­па доброй совести посредством привлечения общих этических соображений является ошибочным. Соотношение права и справедливости, считает он, не за­висит от введения в норму права ссылки на добрую совесть. Этим, подчерки­вает Шнейдер, норме придается лишь большая гибкость, а не возможность разреше­ния дела в соответствии с этическими требованиями. Добрую совесть он рас­сматривает прежде всего как принцип верности и уважения договору, соблю­дения данного слова.

Например, Л.В. Щенникова определяет добросовестность как ува­жение и верность принятому обязательству, собственная честность и доверие к чужой честности. Некоторые исследователи рассматривают добросовестность как некое объективное мерило, социальный идеал, позволяющий в каждом случае судье определить, что является правильным[10].

В то же время добросовестность часто рассматривается как извинительное заблуждение, в такой ситуации речь скорее идет о добросовестности в субъективном смысле, поскольку заблуждение складывается в сознании субъекта и рассматривать здесь добросовестность как требование или принцип, т.е. в объективном смысле, неуместно.

В отношении определения добросовестности как субъективной категории, так же как и в случае определения добросовестности в объективном смысле, цивилисты не могут достичь согласия. Первые определяют добросовестность как субъективную сторону поведения (деятельности) участников гражданских правоотношений[11]. Именно по поведению субъекта можно, по мнению Л.А. Зеленской, понять его отношение к своим действиям и их последствиям, по сути, ведется речь о понятии ви­ны в гражданском праве и конкретно об одной из характеристик, определяю­щих содержание интеллектуального момента[12].

Мы разделяем позицию тех, которые утверждают, что добросовестность характеризует субъекта права в конкретных обстоятельствах, а не его поведе­ние, хотя именно по анализу поведения субъекта мы сможем установить от­ношение субъекта к той или иной ситуации, его добросовестность или недоб­росовестность. Как отмечают Г.Н. Полянская и Р.Д. Сапир, «общий признак субъективного - то, что оно непосредственно зависит от субъекта - человека. Поэтому субъективное включает в себя также активную реакцию субъекта на объективно реальные отношения, соответствующую его понятиям об этих от­ношениях, и деятельность, направленную на изменение и усовершенствование последних»[13].

Следовательно, ключевым является отношение субъекта к данному явле­нию, а его реакция и поведение- лишь составляющие, выявляющие отношение субъекта к чему-либо. Относительно этого полагаем, что добросо­вестность рассматривается как незнание о каких-либо обстоятельствах, т.е. речь все же идет о внутренних, психологических процессах субъекта, и только сложившееся отношение субъекта к конкретной ситуации влияет на его пове­дение.

Таким образом, это та категория, которая характеризует именно субъек­та в конкретных правоотношениях, а не его действия, поведение. Тем более что закон сам говорит о добросовестности субъектов, а категорию «разумно­сти» относит к действиям: «...разумность действий и добросовестность участ­ников гражданских правоотношений предполагаются» (п. 3 ст. 10 ГК РФ); добросовестный приобретатель (ст. 302 ГК РФ). Если же нормы используют категорию добросовестности по отношению к действиям, например добросо­вестное владение (ст. 234 ГК РФ), добросовестные действия стороны в услов­ной сделке (ст. 157 ГК РФ), недобросовестные действия лица, осуществившего переработку (ст. 220 ГК РФ), то в этом случае речь идет об их деятельности, соответственно, - о принципе добросовестности.

Добросовестность как внутреннее убеждение лица не может быть предме­том доказывания в суде, и только на основании внешних факторов можно за­ключить о его добросовестности и недобросовестности[14](т.е. на основе оценки поведения субъекта). Это замечание Г.О. Дормидонтова показывает, что он говорит о добросовестности как о субъективной категории. Р.А. Каламкарян также считает, что добросовестность можно установить только в случае ее проявления в объективных фактах. Но это не значит, что речь идет об объек­тивной категории. В этом случае объективные факты необходимы для выявле­ния субъективного отношения субъекта к своим действиям и наступившим по­сле них последствиям.

Кроме того, добросовестность в субъективном смысле определяют как с отрицательной, так и с положительной стороны. С отрицательной стороны ее рассматривают как отсутствие сознания неправоты, каковы бы ни были при­чины этого отсутствия. Так, например К.Ф. Чиларж считает добросовестным спецификанта, если он не знает о том, что он перерабатывает чужой материал[15]. Однако это определение упускает то обстоятельство, что добросовестности не будет, если сознание неправоты сложилось не из-за извинительного заблужде­ния. Добросовестность с положительной стороны определяют как уверенность лица в том, что он не совершает материальной неправды, например, присваи­вая себе вещь (курсив наш.– Г.В.). Например, Ч. Санфилиппо и Д.И. Азаревич также рассматривают добросовестность как убеждение лица в том, что он не нарушает чужие права[16]. Их поддерживает В.М. Хвостов, утверждая, что для нали­чия добросовестности требуется убеждение в отсутствии неправды.

Полагаем, что определения с положительной стороны являются не совсем удачными, поскольку для достижения такой убежденности на приобретателя возла­галась бы обязанность в каждом случае проверять отсутствие каких-либо пре­пятствий для приобретения вещи, что значительно осложнило бы совершение сделок по приобретению или отчуждению имущества.

Сравнивая вышеуказанные определения, Ю. Барон определял добросове­стность как основанное на извинительном заблуждении незнание материаль­ных обстоятельств, препятствующих приобретению права[17] (курсив наш. – Г.В.). Так же и Г.О. Дормидонтов определял добросовестность как незнание приобретателя о тех обстоятельствах, которые делают его незаконным владельцем[18]. Из этих определений следует, что добросовестным будет тот, кто не знает о действи­тельных препятствиях для приобретения права, однако может верить в суще­ствование мнимого препятствия для приобретениятакового. Например, приобре­татель будет добросовестным, если он покупает вещь у недееспособного лица, не зная об этом обстоятельстве, но подозревая, что приобретаемая вещь краде­ная.

Л.В. Попович определяет добросовестность как уверенность, убеждение лица в законном и честном приобретении права собственности, хотя и оши­бочно основанное на незнании обстоятельств, препятствующих приобретению права собственности[19]. В данное определение он вводит и «убеждение в своей правоте», и «незнание о своей неправоте». Думается, что следует остановиться либо на первом, либо на втором, поскольку оба эти определения являются слишком похожими. Первое определение мы уже подвергли критике, второе определе­ние забывает об извинительной ошибке, значит, второе необходимо допол­нить, тем более что «незнание субъекта о своей неправоте» может быть не­добросовестным, если оно основано на неизвинительной ошибке.

Библиографический список:

1.      Барон Ю. Система римского гражданского права: В 6 кн. 3-е. изд. СПб., 1908. Кн. 5. С. 70.

2.      Богданов Е.В. Категория «добросовестности» в гражданском праве // Росс. юстиция. 1999. № 9. С. 14.

3.      Гараймович Д.А. Оценочные понятия в современном гражданском праве // Цивилистические записки: Межвуз. сб. науч.тр. М.: Статут, 2001. С. 139.

4.      Грудцына Л.Ю. Гражданское общество и частное право // Образование и право. 2012. № 1. С. 15.

5.   Грудцына Л.Ю. Сотрудничество государства и профессиональных юридических сообществ // Экономика и право. XXI век. 2013. № 2.

6.      Дормидонтов Г.О. Система римского права. Вещное право. Казань, 1909. С. 129.

7.      Дроздова Т.Ю. Добросовестность в российском гражданском праве: Дис. … канд. юрид. наук. Иркутск, 2004. С. 31, 32.

8.      Зеленская Л.А. Институт приобретательной давности в гражданском праве: Дис. .... канд. юрид. наук. Краснодар, 2002. С. 80.

9.      Краснова С.А. Определение понятия «добросовестность» в российском гражданском пра­ве // Журнал росс. права. 2003. № 3. С. 64, 66.

10.  Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 1916. № 6. С. 60–63, 82.

11.  Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. Пг.: Юрид. книжный склад «Право», 1917. С. 270.

12.  Полянская Г.Н., Сапир Р.Д. Еще раз о соотношении объективного и субъективного в праве // Правоведение. 1972. № 4. С. 101.

13.  Попович Л.В. Оправдание давности и давность владения в древнеримском гражданском праве. Варшава, 1911. С. 59.

14.  Санфилиппо Ч. Курс римского частного права: Учеб. / Под ред. Д.В. Дождева. М.: Изд-во «БЕК», 2002. С. 177.

15.  Чиларж К.Ф. Учебник институций римского права / Пер. О.К. Гавеман. М., 1906. С. 119.

16.  Шагова В.В. Титульное владение по российскому гражданскому праву: Дис. ... канд. юрид. наук. М., 2002. С. 41.

[1] См.: Дроздова Т.Ю. Добросовестность в российском гражданском праве: Дис. … канд. юрид. наук. Иркутск, 2004. С. 31, 32.

[2] См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 16 декабря 1997 г. № 964/97 // СПС «Гарант».

[3]     См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 6 апреля 1999 г. № 329/99 // Там же.

[4] См.: Грудцына Л.Ю. Гражданское общество и частное право // Образование и право. 2012. № 1. С. 15.

[5] См.: Грудцына Л.Ю. Сотрудничество государства и профессиональных юридических сообществ // Экономика и право. XXI век. 2013. № 2.

[6] См.: Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 1916. № 6. С. 82.

[7] См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. Пг.: Юрид. книжный склад «Право», 1917. С. 270.

[8] Краснова С.А. Определение понятия «добросовестность» в российском гражданском пра­ве // Журнал росс. права. 2003. № 3. С. 64.

[9] См.: Дроздова Т.Ю. Указ. соч. С. 31, 32.

[10] См.: Stammler, Steinbach, Endemann, Schneider (см.: Новицкий И.Б. Указ. соч. С. 60 - 63).

[11] См.: Богданов Е.В. Категория «добросовестности» в гражданском праве // Росс. юстиция. 1999. № 9. С. 14; Краснова С.А.Указ. соч. С. 66; Гараймович Д.А. Оценочные понятия в современном гражданском праве // Цивилистические записки: Межвуз.сб. науч. тр. М.: Статут, 2001. С. 139; Шагова В.В. Титульное владение по российскому гражданскому праву: Дис. ... канд. юрид.наук. М., 2002. С. 41.

[12] См.: Зеленская Л.А. Институт приобретательной давности в гражданском праве: Дис. .... канд. юрид. наук. Краснодар, 2002. С. 80.

[13]   Полянская Г.Н., Сапир Р.Д. Еще раз о соотношении объективного и субъективного в праве // Правоведение. 1972. № 4. С. 101.

[14]   См.: Дормидонтов Г.О. Система римского права. Вещное право. Казань, 1909. С. 129.

[15] См.: Чиларж К.Ф. Учебник институций римского права / Пер. О.К. Гавеман. М., 1906. С. 119.

[16] См.: Санфилиппо Ч. Курс римского частного права: Учеб. / Под ред. Д.В. Дождева. М.: Изд-во «БЕК», 2002. С. 177.

[17] См.: Барон Ю. Система римского гражданского права: В 6 кн. 3-е. изд. СПб., 1908. Кн. 5. С. 70.

[18] См.: Дормидонтов Г.О. Указ. соч. С. 129.

[19] См.: Попович Л.В. Оправдание давности и давность владения в древнеримском гражданском праве. Варшава, 1911. С. 59.