Социальное неравенство: варианты становления

Ковальчук В.К., к.ф.н., доцент, доцент кафедры методологии социологических исследований социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

Мамедов А.К., д.с.н., профессор, заведующий кафедрой социологии коммуникативных систем социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова

Современный системный кризис независимо от его сущностных характеристик (глобальный, финансовый, олигархический капиталистический и т.д.) выявил реальную сложную и весьма безрадостную картину девальвации научных теорий, скудость когнитивных рамок современных социальных парадигм, неспособных осмыслить кризис, его масштабы и последствия. Все это заставляет нас по-новому осмыслить базовые принципы современных социальных теорий, провести ревизию доминирующих воззрений. Усиление (не предсказанное никем) роли государства, необходимость введения жестких волевых директивных мер в современной рыночной экономике, глобальность кризиса привели и к переоценке макросоциальных теорий.

На рубеже веков (конца XX – начала XXI века) практически каждая из сторон социальной действительности ощутила на себе неотвратимое системное воздействие произошедшей информационной революции, ставшей к тому времени онтологической реальностью. Подобная революция была связана, в первую очередь, со все более возрастающим значением информационно-коммуникационных технологий и инноваций,  которые стремительными темпами стали распространяться во всем мире, охватывая, по сути, все сферы жизнедеятельности людей. Американский социолог М. Кастельс, в частности, отмечает, что в мире наблюдается «трансформация нашей материальной культуры через работу новой технологической парадигмы, построенной вокруг информационных технологий» [5,71]. Происходит сциентизация быта, технологии подобного рода начинают широко использоваться на всех уровнях социальной организации, находят обширное применение их в масштабе производства и в рамках тех или иных институциональных систем (например, в системе образования, культуры, досуга). Само мультипликарное расширение доступа к информации становится стимулирующим фактором изменения качественного уровня жизни, а также формирования нового типа общественного сознания – «информационного». Как отмечал У. Мартин, «качество жизни, так же как перспективы социальных изменений и экономического развития, в возрастающей степени зависят от информации и ее использования. В таком обществе стандарты жизни, формы труда и отдыха, система образования и рынок находятся под значительным влиянием достижений в сфере информации и знания» [19, 40]. Таким образом, информация начинает восприниматься как необходимый и главный ресурс дальнейшего развития общества, детерминирующего фактора современного общественного прогресса.

 

Несмотря на это, есть и обратная сторона процесса, на фоне которого информация и знание в целом приобретают черты главного ресурса и источника социального богатства в рамках трансформации общества информационного типа. Одним из базовых (весьма романтичных) тезисов,  является положение о преодолении существующего классового неравенства на принципах доступности информации, которая должна быть свободной и открытой всем. Подобно тому, как некогда был преодолен сословный принцип формирования общества, преимущественно построенный на родственных связях, в информационном обществе преодолевается  существующая до сих пор классовая структура, имеющая в своем основании, экономический принцип разделения. На социальной арене появляется и выходит на первый план новый класс интеллектуалов, структура которого определяется резким увеличением количества людей, имеющих престижное высшее образование. В современной эпохе образование значительно  теряет  функции социального лифта, заменяя ее стигматизацией, "маркировкой" социального престижа [6, 23]. Так, отмечается, что доля представителей традиционного капиталистического класса среди высших менеджеров крупных компаний по сравнению с 1900 годом существенно сократилась к началу стремительного развития информационных технологий: если в 1900 годы она составляла порядком 50%,  то  во второй половине 1970-х годов данная доля уже не превышала и 5% [3, 19].  Д. Белл указывал, что «если в течение последних ста лет главными фигурами были предприниматель, бизнесмен, руководитель промышленного предприятия, то сегодня "новыми людьми" являются ученые, математики, экономисты и представители новой интеллектуальной технологии» [1, 32].

Казалось бы, что на фоне равного доступа к информации и знанию можно говорить о процессе полной демократизации общества в понимании ее ранних идеологов. Однако с появлением упомянутого класса интеллектуалов с его характерными свойствами, информация начинает напротив восприниматься в качестве основы и критериев процесса образования новых социальных страт. Ведущий принцип формирования подобных страт характеризуется владением информацией и подключенностью к знаниевому ресурсу, формируются  кардинально новый критерий классового деления, который выражается, в первую очередь, в доступе к качественному образованию. С одной стороны, справедливым является тезис, согласно которому идет демократизация, поскольку расширяется сама информация в силу неограниченного доступа к ней является наиболее доступным фактором производства и источника власти. С другой же стороны, — информация является и наименее демократичной, в связи с тем, что доступ к ней отнюдь не означает автоматического  владения  ею. Происходит качественная метаморфоза в процессе собственнических отношений.

Безусловно, информацию — в ее отличие от иных системных ресурсов характеризуют такие качества, как неистощимость, бесконечность, непотребляемость; в то же время, она обладает таким качеством, как избирательность. И решающими факторами, обозначающими возможность приобщения к  ресурсу, являются, в первую очередь, интеллект, креативность, яркость личностного начала. Информационное общество уникально в том смысле, что в нем впервые основным критерием принадлежности к высшему классу является не доступ к тем или иным материальным благам, в силу обладания,  а умение правильного использования, приспособления и утилизации.

Так, немецкий исследователь Н. Штер выделяет следующие признаки надвигающейся новой реальности:

1. насыщение всех сфер жизни и деятельности научным знанием (аутентификация);

2. замещение других форм знания научной;

3. развитие науки в качестве непосредственной производительной силы;

4. появление специализированных направлений политической деятельности

(научная и образовательная политика);

5. формирование нового сектора в экономике;

6. изменение в структуре власти (дебаты о технократах);

7. трансформация основ легитимизации власти в направлении специализированного знания (экспертократия, но вовсе «не путь интеллектуалов к классовому господству»); [11]

8. развитие знания на основе социального неравенства и социальной солидарности;

9. трансформация основных источников социальных конфликтов.

Как же может сочетаться два столь противоположных принципа, при которых информация одновременно является и самым демократичным критерием классового деления, и критерием, который выступает в качестве наиболее жесткого ограничителя? Ответ не очевиден, но естественен. Ведь один лишь доступ, взятый в отрыве от других факторов, к информации вовсе не означает обладания ею. На сегодняшний день в развитых странах, как правило, уровнем образования определяется социальный статус человека и — соответственно — классовые различия в обществе. Диплом престижного учебного заведения снимает препятствия в продвижении по службе, и напротив, отсутствие фундаментального образования, зафиксированного в дипломе элитарного вуза, приводит к формированию класса тех, кто стоит у основания социальной лестницы. Неравный доступ к образованию становится, таким образом, основой новой формы социального неравенства.

Также нельзя упускать из виду еще один аспект современности - превалирование знаний над капиталом. Доминанта главного ресурса компании – интеллект ее сотрудников – экспоненциально растет. Технически грамотные, оригинально нетривиально мыслящие, склонные к инновациям сотрудники ценятся сегодня чрезвычайно высоко. Они могут работать сразу на несколько различных организаций. Вводится новая теория – «принцип анти-Питера». В соответствии со знаменитым принципом Питера, люди продвигаются по служебной иерархической лестнице до пределов своей компетентности. Согласно новому принципу анти-Питера, люди продвигаются по служебной лестнице до тех пор, пока получают от этого удовольствие. Когда удовольствие от работы исчезает, креативные работники увольняются – как правило, чтобы стать свободными агентами (что в принципе соответствует и тенденциям смены протестантской этики труда гедонистической), фрилансерами и т.д. Сегодняшний капитализм уже полностью освободился от унаследованного поневоле от Реформации аскетизма и приобрел способность реализовать свою власть не посредством идейного тоталитаризма и политического принуждения, а, наоборот, посредством поощрения разнообразия и полного поглощения всех новых идей и движений. Как пишет Б. Массуми, описывая логику современного технологического, научного общества, «чем разнообразнее, эксцентричнее – тем лучше. Норма утрачивает свою власть. Правильность, системность постепенно сдают позиции. И этот отказ от нормальности есть часть динамики капитализма. Это не просто освобождение, а форма господства самого капитализма. Миром перестает править дисциплинарная институциональная власть – по мере насыщения рынков ей на смену приходят власть и способность капитализма производить многообразие. Создай ассортимент – и ты найдешь нишу на рынке.

П. Друкер отмечал, что в результате информационной революции даже в промышленном производстве, основным становится не класс работников физического труда, а работников именно интеллектуального труда. Параллельно с Друкером в 1962 году Ф. Махлуп институализирует данное понятие, вводя в научный оборот термин «работник интеллектуального труда» [13, 42], определяя его содержательные характеристики в следующем виде: это человек, который ориентируется на оперирование информацией и знаниями; стремится к той деятельности, которая открывает широкие возможности для самовыражения и самореализации в обществе, как правило, вопреки получения сиюминутной выгоды; наконец, это человек, который обладает высокой мобильностью и является независимым от собственности на средства условия производства. Наступил конец эпохи Меттерниха, где территория, количество населения, армия являлись определяющими факторами. В «новой волне» [14, 3] детерминантами становятся: концентрация образованного населения, ее здоровье, открытость и креативность. Как отмечает российский ученый З.М. Оруджев: «объективные основы этого процесса изменения свободы заключаются в том, что уже сегодня совершается переход от индустриального к информационному обществу. Индустриальное общество больше нуждается в «коллективных способностях» индивидов, в то время как информационное общество больше нуждается в «индивидуальных способностях» даже в коллективе».[9]

 

На основе этого преимущественное развитие получают те производственные отрасли, где работа напрямую связана с использованием знаний (так называемые "knowledge industries")  [15, 24] -  в США до 60% валового национального продукта производится в настоящее время в технологически развитой сфере промышленности. Изменяется и сама форма  труда, не требующего постоянного присутствия человека на своем рабочем месте — основной становится работа по телекоммуникационным сетям, возникают различные варианты «фрилансерства».  [3, 42]. Закономерным образом в результате подобного  технологического (социального тоже) процесса закрывается значительное количество традиционных рабочих мест на производстве и создается гораздо больше потенций для представителей среднего класса, которые по своему социальному положению все чаще напоминают рабочую интеллигенцию.

Меняются и качественные особенности интеллектуальных работников, основными характеристиками которых являются:

- независимость от границ;

- мобильность;

- одинаковая вероятность успеха и поражения.

Глобализация приводит к невиданным доселе интеллектуальным

потокам, перемещениям «креативного класса», капитала, технологий.

Мобильность становится отличительной чертой интеллектуала, его

„modus vivendi”. При этом, инновация требует необычных рисков,

поэтому деятельность современного специалиста равновероятно наце-

лена на успех и поражение, что дает невиданный психологический по-

дъем в творчестве.

Изменение в классовой структуре и выделение принципиально  новой социальной страты, что определяет существование новой формы так называемой техноструктуры общества,  с необходимостью повлекло за собой целый ряд значимых социальных последствий. Как уже отмечалось выше, наиболее серьезным из них стало формирование и институциализация новых форм классового неравенства. Так, по мнению А. Турена, помимо достижения интеллектуального господства, класс технократов, в силу своего статуса, подавляет остальные классы и социально. При этом образовавшийся низший класс — так называемый «underclass» - становится  в ситуации социальной агнозии и апатии - не способен даже выступать как самостоятельный субъект социального процесса [22,70].  Р. Дарендорф одним из первых стал определять в качестве «правящего класса посткапиталистического общества» топ-менеджеров компаний и государственных управленцев административного персонала [12,160]. Эта новая социальная страта технократов включает в себя тех, кто создает специальные знания, применяет «талант и опыт в процесс группового принятия решений» [16,86].

Эти процессы были уже заметны среди рабочих, где произошло существенное расслоение на тех, кто смог, в достаточной мере, приспособиться и овладеть  новыми технологиями – они вступили в транзитивный процесс перехода  в разряд работников умственного труда — и тех, кто продолжает продавать не знания и способность ими владеть, а только свою рабочую силу в ее преимущественно физическом смысле. Последних «их более удачливые коллеги считают "неудачниками", "отсталыми", "ущербными", "гражданами второго сорта" и вообще "нижестоящими"» [13, 184]. Эти процессы были зафиксированы А. Горцем, который выделил социальную группу «некласса не-рабочих», или «неопролетариата», вобравшую в себя всех тех, чьи интеллектуальные и творческие способности были фактически обесценены современными технологиями. «Работники этих профессий почти не охвачены профсоюзами, лишены определенной классовой принадлежности и находятся под постоянной угрозой потерять работу» [17,32]. Это привело к тому, что к концу 1970-х годов К. Реннер отметил, что рабочий класс, описанный в «Капитале» Маркса, «более не существует» [20,254]. Поскольку статус элиты перестал определяться в рамках устоявшегося иерархического положения в обществе, уступив свое место обладанию научной компетентностью, постольку  и границы нового класса становятся гибкими, подвижными, адекватными социальной динамики.

Однако, здесь возникает ряд  системных противоречий. Основное из них связано с  необходимостью актуализации и понимания того, что определяет основу принадлежности к тому или иному социальному классу. По мнению В.Л. Иноземцева, ссылающегося на классическую работу М. Вебера, основным признаком класса является «хозяйственный интерес его представителей, а не наличие собственности на средства производства или ее отсутствие» [4, 11]. Как отмечает исследователь, такой подход становится единственно возможным в условиях «информационной» экономики, где как никогда прежде становятся актуальными вопросы определения прав собственности. И если теоретики марксизма утверждали, что приход к власти рабочего класса (пролетариата) в силу особенностей социогенеза раз и навсегда уничтожает все классовые различия, то процесс формирования в информационном обществе «класса интеллектуалов» по неволе приводит к беспрецедентному расколу общества на разнородные группы. Подобный процесс сопровождается активным формированием класса технократов, который не зависит от традиционного класса буржуа. Это позволяет сделать вывод о том, что в современном обществе появляются постмодернистские виды капитала — человеческий, интеллектуальный, структурный, — которые, как правило, не имеют воплощенной в материальные носители формы, но персонифицированы в их конкретных носителях (в умах креативного сословия).

Настоящий подход, на наш взгляд, позволяет анализировать собственность в условиях становления и дальнейшей динамики информационного общества как своеобразную «внутреннюю собственность» (intra-ownership или intra-property), как некую «несобственность» (non-ownership). Утверждается, что собственность в ее классической форме, в принципе, утрачивает какое-либо значение перед лицом знаний и информации, права владения которыми могут быть лишь ограниченными и условными  [8,20]. Помимо этого:

•                    Новые средства производства очень компактны и могут легко

перемещаться.

•                    Интеллектуальные работники обеспечивают «капитал» в том же объеме, что и владельцы-инвесторы корпорации.

•                    Стороны зависят друг от друга в равной степени. Теперь интеллектуальные работники не собственность корпорации, а равноправные партнеры.

•                    Корпоративный рынок профессионалов весьма далек от традиционного управления кадрами. Главное отличие в том, что сотрудники выстраивают свою карьеру и несут за нее персональную ответственность. По сути, каждый сотрудник – это лидер. Проблема в том, что само существование подобного рынка опровергает традиционное представление о том, что высшее руководство «владеет» и полностью распоряжается сотрудниками компании, что в корне меняет трудовые отношения. Опережающий рост происходит в сфере интеллектуальных технических специалистов: компьютерщиков, разработчиков компьютерных программ, аналитиков, промышленных технологов и новаторов, эти люди в равной мере, в силу характера работы, являются работниками как физического, так и умственного труда. В основе их физического труда лежат глубокие теоретические познания, которые может дать только серьезное специальное образование, что отмечалось ранее.

При этом, в силу указанных выше причин, существенным образом возрастает роль личной собственности в противовес остальным формам, что   отчуждает класс интеллектуалов от остальных классов. С ростом роли личной собственности власть переходит от капиталистического класса к технократам. Как отмечает П. Друкер, «класс интеллектуалов, а не капиталисты, обладают (основными) властью и влиянием» в современном обществе [14, 99]. Следовательно, эксплуатации, в той форме, какой она досталась от модерна, других классов более не существует и происходит слияние капитала и работника в противоположность классической классовой теории общества, эксплуатация приобретает иную онтологию  неравенства.

Какими же характеристиками обладает новоявленный класс технократов? Прежде всего, на наш взгляд, технократический класс отличает от всех остальных высокая востребованность в самых разнообразных  структурных подразделениях социальной иерархии и исключительная мобильность. Это приводит к возникновению принципиально иных методов управления ими, кардинально отличающихся от тех, что доминировали в индустриальном обществе. При этом социальные отношения становятся сферой, скорее, исключительно личных устремлений, чем объектом управления со стороны господствующих бюрократических структур. Управление  инновационными работниками, являющимися «собственниками знаний» теперь подобно управлению добровольными  автономными организациями, а выход работников за пределы компании должен рассматриваться как естественное (неоспариваемое никем) проявление роста их личностного потенциала и капитала. Творческий же потенциал человека превращается, по сути, в безграничный ресурс, позволяющий решать практически все встающие перед обществом задачи, мыслить стратегически, совмещая ценности, мировоззрения и цели, что становится более важным, чем увязывание мелких деталей конкретных коммерческих операций. В связи с этим, в современной корпорации, как показал в своей работе «Пост-капиталистическое общество» П. Друкер, ни одна из сторон (ни работники, ни предприниматели) не является ни «зависимой», ни «независимой» — все они предстают как «взаимозависимые» [15, 66]. Люди новой формации, зачастую работают не в силу нужды, отсутствия средств производства, а потому что работа предполагает  личный творческий интерес.

Здесь можно высказать традиционное предположение, что информация и знание всегда были прерогативой управляющих классов и — таким образом — выступали как источник социального неравенства. Сама категория знания еще Ф. Бэконом воспринималась в качестве одноуровневой категории с властью (философский концепт «знание-сила»). В рамках постструктуралистского направления мысли из этой идеи был дедуцирован вывод, согласно которому борьба за знание характеризуется латентной борьбой за обладание властью в политическом смысле, где в обратном направлении и наука в целом как главный агрегат всего человеческого знания начинает использоваться в рамках принятия политических решений того или иного уровня [10, 103].

Знания (впрочем, как и образование) всегда амбивалентно, оно

постулированием какого-то явления «вызывает беспокойство» и, тем

самым, утверждает что-то иное. Оно не может рассматриваться в мета-

физической оторванности от иных форм социальной деятельности. Об

этом писали: И. Кант: «Мне пришлось ограничить разум, очистив место для веры», И. Тургенев о всезнающем ничего не делающем Гамлете и

все делающем ничего не знающем Дон-Кихоте; Фр. Ницше, И. Илич

«Общество без школ» и т.д.

Если  в аграрном и индустриальном обществах основной  социальный конфликт разворачивался вокруг средств производства и ресурсов, а основными участниками подобного социального конфликта выступали  большие социальные группы, владеющие и отчужденные от них, то в информационном же обществе  социальное противостояние выходит на  принципиально новый уровень. Оно  (социальное противостояние), а, следовательно, и социальный конфликт, возникает между людьми, обладающими определенными  личностно-социальными характеристиками и уникальными навыками, и людьми, в силу ряда причин (происхождение, статус, роль, личностные черты) не имеющими таковых. Речь идет о таком уровне социального конфликта, который возникает как причина и следствие неравного распределения самих сущностных человеческих возможностей. Данное социальное поле приводит к тому, что современная ситуация классового противостояния приобретает остроту такого уровня, какой не знало ни аграрное, ни индустриальное общество. Эти страты состоят из «допущенных» и «не допущенных» не столько к распоряжению социальными благами, сколько, к процессу их создания [7, 18].

В современной литературе это явление было актуализировано; фактически, об этом противостоянии уже говорили теоретики постиндустриального общества, постулируя новые символически конфликтующие сообщества. Например, сообщества «второй» (индустриалисты) и «третьей» (постиндустриалисты) волн у О. Тоффлера, в противостоянии которых он видел главный политический конфликт современности, раскалывающий общество на две большие группы людей: тех, кто является сторонниками индустриального прошлого и тех, кто видит невозможность решения современных глобальных проблем в рамках старого индустриального строя [21, 25]. Исследователь современного этапа развития общества Р. Инглхарт выделял сообщества «материалистов» и «постматериалистов», противостояние которых основывалось на различиях  базового индивидуального опыта, что был приобретен в ходе значимых исторических трансформаций современного мира [2, 29].  Кроме того, следует упомянуть и сообщества      индустриального и постиндустриального общества (Д. Белл), а также модернистского и постмодернистского этапов социального развития (С. Лэш, С. Крук). Возможно, несколько более точно процесс подобного противостояния фиксировали Дж. К. Гэлбрейт и П. Друкер, говоря о сообществах капиталистического и посткапиталистического общества как о «knowledge — workers» и «consumption — workers», или о «knowledge workers» и «non — knowledge people», самим их обозначением однозначно указывавший на возникающий между этими социальными группами конфликт  [4,29].

Данный конфликт не характеризуется (историческим «обнищанием» рабочего класса) и готовностью рабочих к борьбе за социальное равенство, тем не менее, становится весьма существенным сравнение реальных доходов интеллектуалов (представителей технократического класса) и работников физического труда.

Становится очевидным тот факт, что уникальные навыки и образование являются ключом к приобщению к творческим или же креативным профессиям (ученые и деятели культуры, высококвалифицированных специалисты в области менеджмента и финансов, юристы, профессиональные эксперты и т.д.), а, следовательно, к вхождению в высший класс общества.

 

Закономерным образом, в то же время ощутимо ухудшилось положение представителей традиционного среднего класса, некогда гаранта социальной стабильности. В.Л. Иноземцев, ссылаясь на П. Кругмана, констатирует, что «средний американский рабочий не получал реальной прибавки к заработной плате со времени вступления в должность президента Р. Никсона» [18, 84].

Подводя итог вышесказанному, укажем, что информационное общество, которое является  неизбежным результатом произошедшей в недавнем прошлом технологической революции, системно трансформирует всю социальную действительность. Следствием подобного социогенеза  является формирование такого типа общества, в основании которого вовсе не лежит всеобщее материальное и социальное равенство, вопреки расхожему представлению адептов, которые описывали в подобных романтических категориях грядущие исторические и общественные тренды. Как выяснилось,  информационное общество само уже по своему базисному предназначению создает новые социальные «тупики», социальные предпосылки для еще большего расслоения.

                                Список литературы:

1. Белл, Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М. : Academia. 1999.

2. Инглхарт, Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. 1997. № 4.

3. Иноземцев, В.Л. (2000a) «Класс интеллектуалов» в постиндустриальном обществе. М.: Логос, 2010.

4. Иноземцев, В.Л. (2000b) Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. М.: Логос, 2010.

5. Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество, культура. – М.: Высшая школа экономики, 2000.

6.   Мамедов, А.К., Липай, Т.П. Стигматизация как социальный феномен (методология исследования). Электронный научный журнал «Актуальные инновационные исследования: наука и практика», http://www.actualresearch.ru., №1, 2011.

7.  Маркузе, Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. Пер. с англ. М.: АСГ. 2002.

8. Михнева, С.Г. Интеллектуализация экономики: инновационное производство и человеческий капитал // Журнал Инновации. 2003, № 1.

9.Оруджев З.М. Способ мышления эпохи. Философия прошлого. М.: УРСС, 2004 г., С.97

10.  Фуко, М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер. с франц.— М., Касталь, 1996.

11. Цитата по «Концепция «Общества знания» в современной социально теории». РАН

ИНИОН, 2010. С.44-45.

12.   Dahrendorf, Ralf. The Modern Social Conflict. An Essay on the Principles of Liberty, Berkeley (Ca.), L. : Univ. of California Press., 1988.

13. Drucker, Peter F. The New Realities: In Government and Politics, in Economics and Business // Society and World View. Boston; Oxford: Butterworth-Heinemann., 1989.

14. Drucker, Peter F. Landmarks of Tomorrow. New York: Harper & Brothers., 1996.

15.   Drucker, Peter F.  Post-Capitalist Society. N. Y., 1995.

16.   Galbraith, K. The New Industrial State. L., 1991.

17.  Goldman, М. Lost Opportunity. What Has Made Economic Reform in Russia So Difficult. N. Y.; L., 1996.

18. Krugman, P. The Age of Diminishing Expectations. US Economic Policy in the 90s. 3rd ed. Cambridge (Ma.),1998.

19.   Martin W.J. The Information Society. – London: Aslib, 1988.

20.  Renner, K. The Service Class // Bottomore Т. B., Goode P. (eds.) Austro-Marxism. Oxford, 1978.

21.  Toffler A., Toffler H. Creating a New Civilization. Atlanta, 1995.

22. Touraine, A.The Post-Industrial Society. Tomorrow’s Social History: Classes, Conflicts and Culture in the Programmed Society. N. Y.: Random House, 1974.