Концепции верховенства права и правового государства – это, конечно же, концепции, различные по своему происхождению. Они во многом различаются и сейчас. Но мне хотелось бы думать не столько об их различиях, сколько о сближении и в этом смысле – о конвергенции. Она возможна прежде всего на той основе, что обе концепции исходят из юридического равенства как самой сущности права, равенства перед судом и законом независимо от национальности, пола и других признаков. 

Здесь конкретизация требуется по крайней мере по трем главным пунктам. Первое – верховенство правового закона. И речь идет не о любом законе (закон можно издать разный, Гитлер тоже издавал законы…).

Второе – это то, что на почве юридического равенства и в результате действия таких законов мы имеем комплекс, систему прав и свобод человека и гражданина. Абстракции, которые фиксируют эти основные права,  развиваются в жизни и конкретизируются в различных системах, в различных странах в зависимости от той или иной исторической ситуации. И их великое множество. Именно эти два ведущих пункта соединяют, как бы дают скрепы всему развитию человеческого общества.

И третье – то, что господин Силкенат поставил на первое место, а именно подчинение государства праву через систему разделения властей, через правовую демократию. Я подчеркиваю, правовую демократию! Демократия, как показывает история человечества, бывает разной, и мы знаем из истории нашей страны, что была демократия в кожаных тужурках и с маузерами. Чем это закончилось, мы тоже знаем. Следовательно, когда мы говорим о верховенстве права как о явлении, которое не только не чуждо концепции правового государства, но, напротив, лежит в основе его, мы можем говорить – при самых различных вариантах доктринального истолкования этих концепций – и о сближении на пути достижения общих целей, а именно об утверждении гуманистического подхода к нормативной регуляции, каковой является право.

Я сознательно употребил слово "конвергенция", потому что при изучении этой темы постоянно мысленно обращался к идеям академика Сахарова, который как раз и выдвигал концепцию конвергенции двух систем. Когда еще была "холодная" война, он говорил о конвергенции, имея в виду прежде всего, конечно, две мировые державы – Соединенные Штаты Америки и Советский Союз. Как мы знаем, конвергенция не состоялась, и сейчас не время обсуждать, почему и из-за кого. Эта проблема заслуживает особого внимания, ведь сама идея применительно к существующим правовым системам не утратила своего значения.

Развитие концепций верховенства права и правового государства, их реализация в современном мире – это то, что ведет нас от идеала к реальной действительности. И верховенство права, и правовое государство – это идеальные принципы. А в жизни не все так гладко. Как известно, идеальное царство – это царствие Божие, на Земле же закон и верховенство права служат для того, чтобы здесь жизнь не превратилась в ад…

И с этой точки зрения мне представляется важным, чтобы те, кто ответствен за реализацию данных принципов, кто сказал народам: «Мы поведем вас по пути утверждения верховенства права», делали это профессионально, грамотно, на основе знания, которое дается правовой доктриной. Это важнейшее условие реализации верховенства права в современном мире. И на этом пути подстерегает очень много искусов, ошибок, заблуждений.

В этой связи, мне кажется, вполне уместно говорить о нашем несовершенном обществе. Ведь в большей или меньшей степени, но оно везде несовершенно, не идеально. На пути реализации указанных принципов нас подстерегают огромные риски. Не случайно выдающиеся мыслители и видные представители политических и правовых доктрин говорят о том, что мы находимся в обществе глобального риска, – как, например, немецкие мыслители или как профессор Кондолиза Райс, которая сказала, что мы вступили в эпоху турбулентности, то есть такого вихревого потока, таких пересечений, которые оборачиваются хаосом, если человек не предпринимает усилий для того, чтобы преодолеть его.

С этой точки зрения в прагматическом плане важнейший акцент сегодня следует сделать на том, чтобы доктрину верховенства права и доктрину правового государства перевести на язык правовой практики и достичь тех целей, которые ставят эти доктрины, с наименьшими потерями. В первую очередь, это предполагает управление рисками, а следовательно, и управление нашим будущим.

Как сказал вице-президент Всемирного Банка, риски – это клин, который вбит между принятыми решениями и результатами, которые получены. Конечно, легче оценивать результаты по прошествии какого-то времени. Я не случайно упомянул академика Сахарова. К сожалению, история не знает сослагательного наклонения, но есть метод альтернативной истории, который пришел к нам от фантастов и сейчас активно используется и в методологии, и в политологии, и в юриспруденции. Представьте себе, что возобладал бы проект академика Сахарова, а не тот, который осуществлялся – в виде шоковых реформ. Иногда говорят,  что, если бы не эти реформы, в России могло быть хуже, и намного хуже. Но ведь могло быть и намного лучше! Но не получилось. Вот это и заставляет обратиться к теоретикам и практикам, с тем чтобы они развивали концепцию реализации верховенства права, а следовательно, и реализации нашей Конституции, в основе которой лежит не только идея правового государства, но и верховенства права. И в нашей стране на доктринально-практическом уровне, в том числе в решениях Конституционного Суда как органа государственной власти, верховенство права, не будучи записанным в Конституции, официально используется для раскрытия той или иной проблемы, связанной с разрешением конкретного спора.

В плане некоторой конкретизации того, о чем я сказал, хотелось бы остановиться на развитии в России принципов правового государства и верховенства права, однако не в плане реализации конкретных программ, а, скорее, в плане методологии их реализации. При этом следует иметь в виду, что при всей общности между разными странами, например между США и Россией, есть и очень существенные различия. А потому один и тот же принцип будет реализовываться по-разному, и разные риски подстерегают нас на этом пути, и разные могут быть последствия.

Соответственно, представляется важным учитывать принцип исторической конкретизации, исторической обусловленности и связанный с ним выбор оптимального развития, переход от идеальных принципов в конкретную действительность. Не все, что подходит для одной ситуации, годится для другой. Я уже имел возможность, неоднократно обращаясь к истории европейских государств в ХХ веке, подчеркнуть: если бы в Веймарской республике, например, был избран принцип не идеального парламентского государства, а Гинденбург, стоявший во главе генералов и имевший определенный вес (достаточно большой, как президент государства), подавил бы гитлеровский путч в самом зародыше, мы сейчас, наверное, говорили бы, что сокрушили веймарский принцип верховенства права и путем авторитарной диктатуры задушили демократию. Зато тогда, может быть, не имели бы, все же, Гитлера. И вполне возможно, не только Гитлера; тогда бы и в других государствах, и в Советском Союзе тоже, жизнь развивалась бы другим путем.

Не хочу идеализировать и заниматься подобной реконструкцией, но я глубоко убежден, что и неправильный выбор управления рисками приводит порой (иногда, очень редко!) к выигрышу. Например, садится человек в казино за карточный стол, делает ставку – полностью весь банк – и выигрывает: повезло. Но правильно ли это с точки зрения рисков, я не уверен, напротив, думаю, это неправильный метод, потому что выиграл он случайно, ввиду исключительных обстоятельств.

Вот такая случайность, вполне возможно, имела место в России в 1993 году.  В чем состоит выигрыш? В стабильном  конституционном развитии. Да хотя бы в том, что мы с вами сейчас можем здесь обсуждать вопросы права и правового государства. А могло ведь быть и по-другому. И тогда был бы полный проигрыш. Но все равно не решены многие проблемы, например колоссальное социальное расслоение, колоссальное социальное неравенство. Я говорю "колоссальное", потому что в обществе модерна есть право модерна, которое идет от эпохи Возрождения, идеологически прошло через все революции, и теперь до нас дошло, – и везде это право сопровождается юридическим равенством и фактическим неравенством. Однако же не должно быть вопиющего неравенства.

Вопиющее неравенство есть в России, где соотношение между десятью процентами самых бедных и десятью процентами самых богатых примерно один к семнадцати. А в Федеративной Республике Германии – один к шести с половиной, и там считается, уже после семи надо бить тревогу и думать о том, как государству изменить социальную политику, как управлять этим риском для демократии. Как известно, еще древние считали: нищий народ не может жить в демократии, и не потому, что не хочет, а потому, что не способен.

В этом состоят огромные, колоссальные проблемы России на пути движения к верховенству права и правовому государству, то, что я назвал бы «одолением первых классов», то есть арифметикой. Как сказал известный философ Бенедикт Спиноза, право – это математика свободы.

Утверждая верховенство права, мы должны прежде всего утвердить верховенство правового закона и равенство перед законом и судом. Это гигантская проблема, которую мы не решили, которая имеет значительные перекосы, и все, кто сталкиваются с российской действительности, знают это. Конституционный Суд Российской Федерации сталкивался с этой проблемой. Вот недавно мы рассматривали дело о проверке конституционности Уголовно-процессуального кодекса, по своему генезису связанное с резонансной автокатастрофой: два врача погибли, крупный бизнесмен остался жив. Вокруг этого все и завертелось: мол, кто виноват, не переложил ли бизнесмен вину на погибших врачей? А должно быть чувство уверенности в том, что закон одинаков для всех. Пусть он иногда хуже, иногда лучше, но если нет равенства, нет равенства самого богатого и самого бедного, тогда не будет уверенности в безопасности людей.

Второе отсюда вытекающее необходимое условие для реализации верховенства права – борьба с преступностью. Борьба с преступностью как процесс, но при этом цель, конечно, – реализация верховенства права.

Криминализация жизни, общества и государства – такая опасная проблема, которая не решена в России. И это тоже огромный риск на пути утверждения плюралистической демократии – свободы слова, свободы прессы, свободы хозяйствования, свободы экономической деятельности. В том и состоит риск, что свободой могут воспользоваться те, кто на самом деле жаждет ее только для себя, а не для всех.

Если мы не преодолеем эту ситуацию, правы будут наши идеологические противники. Я не согласен с теми, кто говорит, что Россия стала криминальным государством. «Криминализация» и «криминальное государство» это разные вещи. И наша задача на всех уровнях – и самоорганизующегося общества, и государства – справиться с этим вызовом. В противном случае мы будем опять как раскачивающийся маятник. О России давно известно: мы не знаем умеренности, у нас сплошные крайности. Да, из одной крайности в другую: сначала деспотическое подавление свободы, и люди говорят: "Дайте свободу!", но ее не дают. Потом Александр II – он дал свободу. Но его вскоре убили, и в ответ – жесточайшая реакция. Выдающийся философ права Борис Николаевич Чичерин так писал о деспотическом режиме на рубеже ХIХ и ХХ столетий:  «Россия управляется отребьем русского народа, раболепство которых превозмогло все, и исчезло в них даже то хорошее, что было в них в молодости». Закончилось все, как известно, печальными, трагическими событиями, когда погибла лучшая часть российских граждан, цвет российского общества. Само российское общество раскололось, гражданская война – брат против брата. Затем тридцатые годы, репрессии, «закручивание гаек» и так далее. Прошло несколько десятилетий. И снова голоса: "Дайте свободы! Хоть какой свободы". Россияне помнят, наверное, 1991 год, когда люди выходили на площади Москвы. Свободу дали. И что же? Возникли проблемы с вседозволенностью, преступностью. Вот такие крайности.

Третья составляющая, которую я хотел бы обозначить, это гарантии прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации, как они записаны в Конституции. Прежде всего я обратился бы к социальным правам. Я уже касался этого вопроса: при колоссальном разрыве между бедными и богатыми мы не можем утвердить полноценную демократию, потому что всегда народ в этой ситуации будет обманут. Мы, конечно, сейчас не имеем права заниматься переоценкой и не можем направить по другому пути события 1993 года, но вправе и обязаны обсудить, что получили в результате, когда были приняты определенные решения и мы были обречены на определенные риски, которые не сумели преодолеть.

От этого методологического подхода зависит ситуация не только в отдельной стране, но и на международной арене. Отказ от попыток сопоставить решения, риски и результаты приводит к очень печальным последствиям. Разве эта дуга нестабильности, которую мы наблюдаем в последнее время (Ливия, Ирак, Египет и т.д.), не заставляет посмотреть, были ли избраны надлежащие методы, чтобы благие результаты, т.е. господство правовой демократии и права, были достигнуты, и правильно ли оценены риски? Иначе, наблюдая эти трагедии, придется все время вспоминать, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

Я надеюсь, что наше сообщество юристов, имеющее опыт попыток утвердить верховенство права в той или иной стране, прежде всего в наших двух странах, будет идти более правильным путем. Понятно, на том, что сегодня будет сказано, на том, что уже сказано в этой книге [«Доктрины Правового государства и Верховенства права в современном мире» // под ред. В.Д. Зорькина, П.Д. Баренбойма. М. 2013 – прим. ред.] или в другой, наши юристы, теоретики и практики, не остановятся, поскольку способы развития этих ценностей не исчерпаны. Во всяком случае, необходимо сделать все возможное, чтобы после нашего обсуждения стало яснее, как продвигаться по этому трудному, но достойному пути – пути, которому, на мой взгляд (я убежден в этом!), нет альтернативы.