Буквально месяц назад мне пришлось участвовать в Страсбурге в семинаре, в котором обсуждались вопросы исполнения решений Европейского суда по правам человека. И в рамках этого семинара у нас была дискуссия, достаточно активная и длительная, относительно статьи 32 [Конституции России], а именно части третьей. Речь шла об участии лиц, которые осуждены и отбывают наказание по приговору суда в местах лишения свободы, в избирательном процессе. Это было еще до того, как Конституционный Суд принял соответствующее решение; и тогда я уже ничем не рисковал, высказывая свое мнение, а теперь уже тем более.

Меня пытались убедить в том (а я хочу подчеркнуть, что мне оппонировали две этнически русские дамы, которые прекрасно владеют, соответственно, русским языком как родным, и их никак нельзя было заподозрить в том, что они чего-то не понимают) - так вот, меня пытались убедить в том, что не надо менять Конституцию, а достаточно ее определенным образом понять, а именно, поскольку речь идет о лицах, содержащихся в местах лишения свободы, но, например, людям, которые содержатся в колониях-поселениях, разрешается покидать эту территорию, а значит, дойти до избирательного участка они могут, и в этот момент они не содержатся в местах лишения свободы, то им можно предоставить хотя бы пассивное право избирательное. Я не хочу оценивать и рассуждать долго на эту тему, я, конечно, с ними категорически не согласен, но я не об этом, я о том, каким образом мы смотрим друг на друга. Французский адвокат (одна из них была французским адвокатом) совершенно серьезно то, что я вам сейчас сказал, мне пыталась внушить, и в тот момент у меня родилась мысль: каким образом мы смотрим друг на друга, как мы пытаемся понять друг друга, и как мы пытаемся навязать друг другу свое понимание того, что происходит в соседней или не в соседней стране. И здесь мы выходим на проблему духа и буквы закона. Совершенно очевидно, что изменение буквы закона - вещь достаточно легкая. Я совершенно согласен с уважаемым Председателем Конституционного Суда Российской Федерации, Валерий Дмитриевич четко сказал - правовой закон. Это тот самый случай, когда в законе сочетаются и право - как дух, и закон - как буква. В противном случае мы имеем дело с фундаментом, которым является право, и надстроечкой, которой является закон. И сверху можно придумывать разные украшательства, можно перестраивать, ломать стены, делать новые печи, делать новые дымоходы, но базис должен оставаться одним и тем же. Если говорить о сочетании права и закона, мы имеем дело с некоей мозаикой, и в каждой стране эта мозаика воспринимается по-своему.

Огромное количество примеров, в том числе и из последних событий, когда, по мнению людей, живущих в конкретной стране, все происходит и по закону, и по справедливости. И когда в Объединенных Арабских Эмиратах гражданку Норвегии насилуют, и она получает срок больший, чем насильник, это делается и по закону Объединенных Арабских Эмиратов, и в соответствии с теми воззрениями о справедливости, которые в данной стране существуют.

К чему я все это говорю, уважаемые коллеги? Речь идет, конечно, о том, что надо рассматривать то, что называется, высоту планки. Если мы возьмем Соединенные Штаты Америки, там планка установлена очень высоко. И неважно, кто нарушил правила дорожного движения, но, если ты в состоянии алкогольного опьянения, если ты не пропустил автобус, если ты превысил скорость, неважно, кто ты - ты будешь наказан. Это говорит о том, что планка требований стоит очень высоко. Мы потихонечку к этой планке поднимаемся и с точки зрения наказания за коррупцию, и с точки зрения других противоправных действий. Но когда мы говорим о том, что эта планка поднимается, мы вдруг оказываемся у некой черты, когда упираемся и дальше, вроде, двигаться не можем. Поэтому в Великобритании прекращается дело о расследовании по поводу продажи мест в Палате лордов. Говорят, дальше нельзя, потому что это уже будет ставить в положение риска основы существования государства. Мы это понимаем, но мы должны принять это как данность и должны включать эти элементы в рассуждение о верховенстве права.

Или еще один пример из жизни той же самой Великобритании, когда речь идет о слепых трастах, когда через слепые трасты стали финансировать выборы, и общество поняло, что, с одной стороны, все делается по закону, а, с другой стороны, анонимное финансирование выборов - вещь недопустимая. И те силы, которые поддерживают определенных политиков, должны явно проявляться во время избирательного процесса. И это было запрещено.

Мы к этому только идем. И сейчас есть все основания полагать, что и в России такие же запреты будут установлены.

И завершить я бы хотел вот чем, уважаемые коллеги. Обратите внимание, что термины Rechtsstaat и Rule of law не переводятся. И в русском, и в немецком, и в английском, и в испанском, и в любом другом языке мы воспринимаем это как устоявшееся выражение, которое определяет совершенно определенную совокупность понятий и определяет наше отношение к этим понятиям. Поэтому, когда мы говорим правовое государство, когда мы говорим верховенство права, и то же самое мы говорим на всех доступных нам языках, мы понимаем, что речь идет об одном и том же.

На самом деле, мне кажется, это очень интересная вещь, потому что получается, знаете, как в 3D-изображении: одним глазом мы видим одно, другим - другое, а в конце концов посредством специальных очков мы видим объемное изображение. Вот очки - это инструмент, и нам надо искать эти самые инструменты, которые, в конце концов, приведут к ситуации, когда мы можем указать на какое-нибудь государство и сказать: вот это правовое государство, в котором верховенствует право.